Из цикла «В отцы годится» №12: Джек и Джеки 3
Финальная часть этой небольшой трилогии, которой не было бы, не прояви моя заказчица немного женской настойчивости ;)***Мы с Томом сразу увидели их, как только попали сюда.Две фигуры.Они приближались к нам. И одну из них я узнала.Эти очки-оглобли, этот халат, эту кривую ухмылку невозможно было не узнать, хоть я не видела их уже два года...— Отец?— Неужели эта красотка — мой Джек? — раздался голос, знакомый до оскомины. — Вылитая мать, дьявол тебя дери!..Вторая фигура была девушкой.Голой и грудастой, как я. Красивой, как я. И вообще — я будто смотрела в зеркало.Только тело у нее было не смуглое, как у меня, и не белое и не черное, а голубое.
Она была с ног до головы удивительного небесного цвета, насыщенного и густого — даже глазам больно смотреть. Казалось, что от ее кожи исходит голубое сияние. И черные ее волосы тоже отливали синевой.
А на лбу, над переносицей, светилась алая точка, похожая на дальний огонек.— Вот мы и встретились. Познакомься со своей матерью, Джек. И ты, мой вороватый русский зять, — сказал папаша, повернувшись к Тому, — познакомься, так сказать, с тещей.— Ээээ... Очень, очень рад, миссис Осман, очень... — просипел Том. Он вдруг охрип.
— Но...
вы такая молодая?— Мы не стареем.Я во все глаза смотрела на нее.И она тоже смотрела на меня своими матовыми глазами — пристально и горячо...— Мама?— Да, Джек, — услышала я густой бархатный голос.Я вдруг поняла, что у меня совсем нет сил, и села в лиловую траву.— Где ты была все это время, мама? Где?!— Она... — начал было папаша, но я перебила:— Сентиментальная сцена, да? Счастливая семья воссоединяется после долгой разлуки, и все плачут? Не получится!... Восемнадцать лет ты измывался надо мной, держал в клетке, превратил в черт-те кого, я чуть не подох из-за тебя... а потом ты сбежал прохлаждаться сюда, к мамуле, которая все эти годы даже не озаботилась посмотреть на меня и вмешаться в твои хреновы опыты...— Джек! Замолчи!— А теперь ты затыкаешь мне рот...— Она чуть не погибла! — крикнул отец, и я замолчала. — Только здесь Дороти могла спастись. Неужели непонятно?— А где мы сейчас?
— спросил Том. — На том свете?— И да, и нет, — сказал отец. — Это место называют «Акаши», как и его обитателей. Хотя было и много других имен — Эдем, Олимп, Валгалла...— Охренеть, куда нас занесло!— Что ж, — вздохнул отец. — Попробую растолковать вам, ребятки, что к чему. Хоть я и сам, честно говоря, подумываю иногда, не съехал ли я с катушек.
Итак...
С некоторой точки зрения все, что есть в мире — иллюзия.— Угу, — кивнул Том.— Но иллюзия — это не хаос. Это система, выстроенная по каким-то законам. Им подчиняется даже бред сумасшедшего. Проще всего ее понять на примере писателя или поэта. Его произведения — иллюзия, выстроенная по своим законам, и он — ее бог. Он может как угодно менять ее, но другие люди — читатели, зрители, слушатели — не могут: она слушается только своего создателя. Или создателей, если их много.— Так, — снова кивнул Том.— А теперь, друзья мои, представьте невероятно сложную многоуровневую иллюзию. Она подчиняется законам, охватывающим миллиарды системных связей. Эта иллюзия — наш мир. Мир, доступный человеку.— Любопытно...— Но, кроме человека, есть существа, для которых эти законы — не более чем фантазия. Люди давно знали о таких существах и называли их богами, демонами и так далее.— Это что же, — крякнул Том, глядя на меня, — выходит, я женат на богине?— Их тоже называют «акаши». Это не какие-нибудь там духи или призраки — это организмы, достигшие такого уровня развития, на котором сам организм становится иллюзией. Кстати, все акаши — андрогины.— Ну конечно! — пробормотал Том, будто разгадал какую-то тайну.— Кто? — переспросила я.— Андрогины.
Мужчины и женщины одновременно.Я замерла, а отец продолжал:— Точнее, есть андрогины, а есть гинандры. Дороти — гинандр: она родилась девочкой и продуктивна как женщина. А андрогин рождается мальчиком и продуктивен как мужчина.
Но и те и другие могут превращаться в мужчину или женщину по своему желанию и совокупляться с обеими полами.— Превращаться? Это как? — спросил Том.Дороти, которая все время молчала, улыбнулась — и...Это произошло за долю секунды — я даже не успела уловить этот момент. Ее грудь вдруг втянулась, бедра сузились, плечи распрямились, между ног свесился член...На нас смотрел, улыбаясь, голубокожий парень. Только волосы остались такими же, как и были.Поулыбавшись нам несколько секунд, он превратился обратно в Дороти.— Ты можешь точно так же, Джек, — сказала она мне. — Попробуй.И я попробовала...— Твою маааать, — протянул Том, тоскливо глядя на меня.— Это твое настоящее обличье, Джек, — сказал отец. — То, в котором ты сбежал.— Как настоящее?
— растерялась я. — Я же девочка.
Я родилась девочкой...И в подтверждение своих слов превратилась обратно в Джеки, даже не успев распробовать, каково это — снова иметь яйца.— Нет, Джек.
Ты — андрогин, а не гинандр. Ты родился мальчиком.— Но... — начали мы одновременно с Томом.
Отец мотнул головой.— Из материнской утробы ты вышел мальчиком, а когда тебя показали врачу — ты уже был девочкой. А потом...
потом кое-что произошло.
Дороти пришлось уйти, а я изобрел препарат, приближающий тебя, насколько это возможно, к обычному человеку.
Беда в том, что я сам до конца не знал, как он действует. Я так рад, что ты жив, и... прости меня, Джек. Нужно было уберечь тебя.— Я не Джек. Я Джеки, — жалобно сказала я. — Получается, раз я родилась мальчиком — я...
не могу иметь детей?— Не можешь как женщина, но можешь как мужчина.После всего, что сегодня случилось, это уже было слишком. Это было чересчур.Так было нельзя...— Нет, — упрямо твердила я.
— Нет!...
Это неправильно, — Я девушка. Я Джеки...Силы совсем кончились. Вместо них хлынули слезы, и я обмякла в траве...***— ... Нет, Джек, — шептал густой бархатный голос. — Нет. Нет.
Нельзя.Меня теребили две пары рук.Одни, теплые и родные — сверху, за плечи, и я знал, что это Том.Другие, холодящие, мятно-щекотные — за бедра, и я знал, что это...— Мама?..— Да, Джек. Открой глаза. Открой!И я открыл, хоть это и было нелегко.Надо мной плыло янтарное небо с тремя лунами.В мне было что-то не так...— Нееееет! — простонал я, глядя на свое тело.— Успокойся, Джек. Все в порядке...— Я не Джек, — хныкала я, отворачиваясь от розовой сардельки, которая выросла у меня между ног. — Я не хочу быть Джеком... Почему я снова парень?— Ты просто вернулся в свою сущность.
Твои силы на исходе, нужно закрепить тебя... и тогда ты сможешь снова быть женщиной, если захочешь.— Закрепить?— Да, закрепить здесь, в Акаши. Это древний обряд.
Древней, чем первый организм на Земле...В руках у мамы был сосуд с синей жидкостью. Она окунула туда широкую кисть и...
стала красить мне ногу.Я ахнул. От кисти в ногу шло мятное покалывание, как от маминых рук, только гораздо сильнее. Краска мгновенно впитывалась в кожу, делая ее такой же, как у мамы.— Что ты делаешь? Я не хочу быть синим!..— В любую минуту ты сможешь быть, каким захочешь, — мама вдруг стала смуглой, как мое прежнее, милое женское тело, и через секунду поголубела снова. — В конце концов, все это лишь иллюзия...— И ваша страна — тоже иллюзия? — спросил Том.— Конечно.
То, что вы сейчас видите... считайте это голограммой. Это декорация, созданная в память о нашей древней родине, которая исчезла миллионы лет назад.— О другой планете?Мама кивнула, продолжая красить меня.— Мы зовем ее просто Домом. В каждом из нас живет память о Доме и тоска по нему. Мы храним древний код, позволявший нашим предкам в любой момент вернуться домой. «Домой» — наш священный зов. И мы передаем его в генах своему потомству...— Как много акаши живет в вашей стране?Мама ответила не сразу:— Мало. Очень мало.— Сколько?— Все они здесь, перед тобой, — отозвался отец.— Что?!— Да, — кивнула мама.
— Мы с Джеком — последние из свободных акаши.— Ничего себе! А... вы, мистер Осман?— Ну, я-то обычный человек. У меня нет акме.— Акме?— Акме — это сила, которая позволяет мне делать все эти штуки, — сказал я, и Том кивнул.Меня выкрасили до самой макушки — густо и щедро, как новенькую скамейку. Краска проникала в кожу, и та светилась изнутри.
По мере того, как мое тело пропитывалось синевой, из него испарялись усталость и напряжение, и весь я наливался холодящим мятным током...— Свершилось, — мама плеснула остатки мне на голову и растерла в корнях волос. Теперь я был весь насыщенно-синий, как она. — А сейчас закрой глаза, Джек. Будет немного больно.— Я не Джек, — буркнул я, сжав руку Тома, которая вовремя оказалась в моей ладони.И в лоб мне вонзилась ледяная игла...— АААААААА!
— орала я, падая в багровый колодец боли, и Том орал вместе со мной.«Немного больно»?... Боль скрутила и разодрала мне мозг, нервы и все тело, выжгла меня до самого сердца, и во мне не стало ничего, ничего, совсем ничего, кроме боли...— Иииииыы... — подвывала я, когда она вышла из меня, оставив саднящую накипь.Том и отец держали меня под локти.— Все-все-все, уже все позади, — бормотала мама и гладила меня, а я отворачивалась от нее и жалась к Тому. Нигде и никогда мне не было так больно...— Что вы сделали, миссис Осман? — спросил Том.— Раскупорила Око — выход акме.
Когда-то люди называли его «третьим глазом»...— Зачем?— Так нужно. Теперь Джек — взрослый акаши.— Что-то вроде инициации?— Можно и так сказать.Я потрогала себе лоб. Между бровей палец будто погружался в болючий туман.— И что, я теперь так и буду — с дыркой в голове?..— Твое Око будет жить вечно. Но ты всегда можешь сделать вот так...Мама снова перестала быть синей. И красная точка у нее на лбу исчезла.— А что значит «жить вечно»? Это в каком смысле? — спросил Том.— В самом прямом. Акаши бессмертны, если их никто не убьет.
И ты теперь тоже бессмертен, Том. Как и мой муж, и всякий, кто проник сюда.— Фью, — присвистнул Том... — Эдак и свихнуться можно.
Вначале узнаешь, что твоя жена — богиня, потом видишь, как она превращается в парня...
и наконец выясняешь, что ты и сам бессмертен, как бог! Кстати...
я надеюсь, Джеки теперь останется девушкой?
Мне как-то не улыбается иметь жену-парня, даже бессмертного.Я и не заметила, что снова стала Джеки.***Холмы мерцали и переливались в янтарном свете.
Казалось, что это огромные волны необъятного лилового моря.— Где ваши города? Где леса, горы, животные?
Здесь хоть что-то есть, кроме этих холмов? — спрашивала я, лежа в траве.Мама сидела рядом и гладила меня.Вначале я ежилась, но мятный холодок, исходящий от ее руки, так приятно окутал тело, что я обмякла и подставила ей бедро и попу.— Нашего Дома нет уже миллионы лет. Никто не помнит, каким он был. Это все, что осталось в коллективной памяти.— Значит, мы с тобой — последние из последних? Куда же делись другие акаши?— Когда-то нас было много. А потом... За несколько веков Шамбала извела нас. Ты разрушила их центр, но пощадила людей, и они будут продолжать охотиться за тобой.— Что такое «Шамбала»?— Шамбала создана много веков назад для изучения акаши. С некоторых пор там заняты не столько их изучением, сколько подчинением и использованием в своих интересах. Уже около ста лет Шамбалу контролируют серые кардиналы из разных стран.— А как можно подчинить нас?— Очень просто. Достаточно мужчине впрыснуть свое семя в женское лоно акаши. Они называют это «ритуалом обладания».— И... что тогда будет?— Акме акаши делается зависимым от воли своего первого мужчины, и тот может до какой-то степени контролировать его.
В Шамбале веками осваивали это искусство — управлять акаши. Мужчин, которые умели это делать, называли махатмами. В конце концов свободных акаши почти не осталось, и все они рано или поздно погибали. специально для bеstwеаpоn.ru Многие добровольно шли на контакт с людьми, вмешивались в их дела...— Выходит, что мое акме зависит от воли Тома?
— удивилась я.— Конечно. А мое — от Марвина.— Но... они ведь не мешают нам?— Во-первых, они не умеют. А во-вторых, они любят нас и доверяют нам.— И что, Марвин не возражал, когда ты бросила его?— Нет. Ведь я была последней, — тихо сказала мама. — Последней свободной акаши. Меня едва не убили, и он сам настоял, чтобы я ушла.— Но почему ты не забрала меня с собой?— Я забрала. Но ты не захотел оставаться здесь и сам вернулся к отцу.— Что-о?— Ты всегда был своенравным, Джек... Как жаль, что ты не хочешь быть Джеком, — говорила мама, истаивающе лаская меня. — Ты удивительно красив. И как девушка ты гораздо красивей меня...Забавно: теперь я была синей, а она — обычного телесного цвета.
Мы будто поменялись местами.И она тоже была очень красивой.Сказочно красивой...Я не могла, просто не могла видеть свою мать в этой голой красавице, которая так пронзительно ласкала мне бедра и ягодицы, подбираясь сзади к интимному уголку...— Нет! Нет! — крикнула я и подскочила в траве.— Джек, что слу...— Никогда не называй меня Джеком! Никогда, слышишь?— Хорошо, — мама удивленно смотрела на меня.
— Что так напугало тебя?— И больше не прикасайся ко мне!..— Ты многого не знаешь, Джеки, — она опустила глаза. — Ты даже не представляешь, что может акаши в любви, ибо...— Ибо ты давно не спала с девушками, мама, — грубо сказала я. — Вот что я тебе скажу!... Мне надоела эта ваша страна без городов и без людей.
Мне надоела эта лиловая трава и эти дурацкие три луны. Мой Дом — не здесь. Мой Дом — в городе Воронеже, на улице Машиностроительной, 3Б. Мой дом — с Томом. И я с ним возвращаюсь домой.Это слово — домой — опять вызвало во мне щемящую дрожь... но я подавила ее.— Зачем?
— Мама даже привстала в траве. — Ты вернешься прямо в руки убийц.— И что они мне сделают?— Убьют тебя так же, как убили других акаши.— А как можно убить акаши?— Как угодно. Главное — сделать это внезапно, чтобы тело умерло до того, как проснется акме.— И что, мне теперь вечно киснуть в этом вашем лиловом сене? — крикнула я.
— Нет уж, фигушки! Том! Том! Где ты?— Я не могу тебе помешать, — глухо сказала мама. — Акаши не могут мешать друг другу. Ты неопытна, ты...— У меня есть мозги. И у меня есть это, как его... акме. Они у меня еще попляшут, — сказала я.
— Том! Ну где же ты?— Я здесь, — показался он из-за холма.
— Мы с мистером Османом обсуждали, под чью защиту лучше взять акаши — ФБР или КГБ...— Потом обсудите. Мы возвращаемся!— Правда? — обрадовался Том, и тот же осекся: — А это не опасно?— Ха! Если я захочу, я заставлю их мыть туалеты в твоей больнице, не пошевелив и кончиком пальца...
И еще я кое-что хочу показать тебе. Кое-что особенное.— Что именно?— Увидишь. Пока, мама, — крикнула я Дороти, опустившей голову.
— Была рада познакомиться. Пока, отец! — махнула я рукой папаше, стоявшему на вершине холма. — У вас тут красиво, но скучно. У нас с Томом лучше.
Том, обними меня!И снова вокруг леденела пустота и трещали искры, только уже в обратном порядке...***— Как ни крути, а это удобно, — сказал Том, когда мы приземлились прямо в нашей постели. — Отпадает всякая необходимость в транспорте...— Почему я голая, а ты все еще нет?
— спросила я, и одежда Тома сама собой упорхнула в шкаф.— Эээ! — охнул он, поднимаясь вместе со мной в воздух. — Ты что задумала?Мы парили между кроватью и потолком. Вначале Том немного растерялся, но быстро освоился и щупал меня Там, а я скулила от радости, что у меня есть Это. Какое все-таки счастье быть женщиной!..И я уже не была синей. Наверно, в обычном мире такой синевы не видно...А потом началось. Не знаю, кто кем управлял и каким десятым чувством мы чувствовали друг друга, но Том сразу понял, что в воздухе можно обвиваться вокруг меня, как... как не знаю кто, и мы сплелись с ним в живую косичку, и нам ничего не мешало — ни постель, ни тяжесть, совсем ничего!— Это еще что, — говорила я, когда он прилепился ко мне под особым углом, и я совсем по-новому ощутила его в себе. — Вот сейчас будет... готов?Том вопросительно глянул на меня — и тут же застонал, и я вместе с ним, чувствуя, как он врастает в меня все глубже и глубже.
Он был там, где ни один мужчина еще никогда не был ни в одной женщине.Мы с ним кричали вдвоем — я оттого, что он так глубоко во мне, а он оттого, каким стал твердым и горячим... и вдруг в какой-то момент внутри стало так жарко, что нельзя было терпеть, и мы вылетели с ним прочь — сквозь перекрытия, потолки и крышу, в бездонно-черное небо над Воронежем, или над раем, или адом — мы не знали, потому что срослись слишком плотно и глубоко, и метались в ночной черноте, как живые факелы... и потом рухнули в бездну, и на лету разбрызгивались кипящим огнем, липким и густым, пока не растворились в нем до капли...Очнулись мы в своей постели.— Что это было? — шептал Том.— Не знаю. Но... думаю, будет еще интересней. Я только начинаю понимать, что я могу.Мы отдыхали и ласкались, как зверята — по-щенячьи лизали друг другу лица, и я думала о том, что это очень стыдная и интимная ласка, и что Том раньше так не делал — то ли стеснялся, то ли...И вдруг я увидела его.Увидела мальчика-подростка, который на самом деле был Томом. Он стоял передо мной на улице, уставленной старыми смешными машинами, и смотрел на меня снизу вверх (потому что был ниже меня ростом) — смотрел с восторгом, надеждой, отчаяньем и...— Зайдешь ко мне? — спрашивал он.Его взгляд проник мне куда-то, куда не должен был проникнуть... и я пошла с ним.
Пошла с Томом-мальчишкой в его комнату, и чувствовала, как плавятся его нервы, и как радость смешивается в них с ужасом. И уже знала, что мне делать, когда мы придем в его комнату.Я сделала это сразу, как только мы вошли туда. Том был, как молодой нескладный зверныш, и я сделала то, чего хотелось мне — обхватила ладошками милое лицо и стала по-кошачьи лизать его.Том перестал дышать... а я сказала — «ну ладно... ты ведь очень хочешь этого, да?» — и расстегнула платье. Откуда-то оно взялось на мне — старомодное голубое платье в полоску. И я стащила его с себя, холодея под искрящим взглядом Тома, и сама покрылась мурашками от зябкой пустоты на сиськах, кричаще голых своих сиськах...— Не бойся, потрогай их, — шептала я, делая вид, что не стесняюсь, хоть на самом деле стеснялась до визга. — Они хотят этого, правда. Можешь даже взять в рот, если хочешь.И ткнулась сиськами ему в лицо.Том засопел — и нырнул в них, как в теплый сироп, увяз во них с головой и оттопыренными ушами... Я казалась сама себе игрушкой, отданной лизучему щенку. Когда он наигрался, я раздела его, стараясь не глядеть в недоверчивые глаза... стянула с него трусы, поцеловала кончик розовой пушки — аккуратно, чтобы не разрядить ее раньше времени — и легла, раздвинув ноги:— Ложись на меня.
Не бойся, я помогу сделать все, как надо...И он влип в меня своим хозяйством, и смешно тряс на мне попой, а я в это время целовала его, подлизывая внутри рта, и он отвечал мне.
А потом вошел глубже, еще глубже, и наконец разобрался, что к чему, и распер меня до ушей, и стал быстрым, лихорадочным, почти грубым, и очень скоро разбрызнулся во мне горькой влагой, и вылизал мне всю физиономию, а я смеялась и уворачивалась, как от настоящего щенка, и чувствовала, что его пушка все брызгает и брызгает во мне, и никак не может остановиться...Мы были в нашей постели. Том судорожно обнимал меня и плакал, и я вся была в его влаге, окутавшей меня снаружи и внутри... Я никогда раньше не видела его слез, и вдруг тоже разревелась, сама не знаю отчего.— Ты что? — бормотала я и всхлипывала.— Как ты это сделала? Ты стала тетей Мэри, в которую я влюбился, когда был шкетом. Я мечтал о ней, и ты... сделала так, что все это сбылось...— Постой.Я вдруг кое-что поняла.— Когда-то я видела секс по телеку и очень впечатлилась, а потом ты уставил комнату зеркалами и делал все именно так, как я там видела...
Ты ведь тоже прочитал мои тайные желания, Том.У меня даже захолодило внутри, будто я подошла к краю обрыва.Том прижал меня к себе так плотно, как только мог... и вдруг наша кожа, горящая от близости, исчезла. Мы стали одним целым.Как это было, как выглядело — не знаю.
Но тела больше не разделяли нас. Я ощутила каждый нерв и каждую клетку Тома, а он — мои. Я могла двигать его конечностями, а он — моими. Я могла думать его мысли, а он — мои. И мы были счастливы, потому что не было никакого «мы», а было единое существо, застывшее в блаженном покое...***Том еще спал.Я взлетела с постели и станцевала утренний танец в снопе солнечных лучей.Потом влетела сквозь стены в ванную и брызгалась там, как глупая собака, подняв фонтан до потолка, и при этом на пол не упало ни капли!Мне было хорошо.Это даже не то слово: я была как пьяная, как сумасшедшая. Я немного съехала с катушек. Я была счастлива, что я девушка, что у меня есть мои чудесные сиськи, волосы, бедра и все тело, и что я могу дарить все это Тому. Наверно, я больше никогда не буду превращаться в парня.Я была счастлива быть Джеки...
но и не только. Этой ночью я по-настоящему поняла, что могу всё. Я даже приблизительно не представляла, как далеко простирается это всё, но...Меня переполняла эйфория всемогущества. Мне хотелось крушить и создавать миры, и я бы так и делала, если бы не боялась разбудить Тома. В квартире мне было тесно, и я вылетела на улицу. В буквальном смысле — сквозь стены и лестничную клетку. Пространство не значило ничего для меня, буквально ничего! Оно было иллюзией, и эту иллюзию создали акаши! Чего же мне бояться в этом мире, если я — его создатель?Я вдруг поняла это: мир создали акаши.
Господь Бог — это просто-напросто мы! Нас осталось всего двое, и мы кое-что подзабыли... но ничего! Мы быстро все вспомним! А потом... потом мы уничтожим все зло на Земле! И не будет больше ни войн, ни плохих людей. Надо только разобраться, с кого начать...
Враги? Хо! Они всерьез думают, что могут со мной что-то сделать?Мне стало смешно, и я хихикала, вытанцовывая по улице Машиностроителей, как клоун Карандаш. На меня оборачивались — думали, видно, что я пьяная или ку-ку.
Милые забавные русские! Верите в своего Ленина, вкалываете на своих боссов и думаете, что строите коммунизм...
С вами мы тоже разберемся, то есть не с вами, а с вашими боссами... но это потом. Потом, потом, пото-о-ом...Я танцевала и пела — то ли по-русски, то ли по-английски, не помню. Потом решила вернуться к Тому и разбудить его пооригинальней, если он еще спит. Я его так разбужу, так разбужу...От неприличных мыслей мне даже стало неловко, хоть их никто не мог прочитать, кроме Тома. Зато я могла читать любые мысли любого человека! Вон у подъезда стоит мрачная парочка — парень с девушкой.
В руке у парня канистра. Чего это они тут стоят и вдвоем пялятся на меня?
А ну-ка, ну-ка...Я влезла им в память, как в шкаф, и обнаружила там нервного дядьку. Он говорил:— Видите эту девушку?
Перед вами — самый опасный человек на планете. Она обладает сверхспособностями, которых мы даже не можем себе представить в полной мере. Уничтожить ее гораздо трудней, чем любого из суперагентов, а ей ничего не стоит уничтожить вас вместе со всем городом. Одно ее существование — угроза всему миру. При попытке взять ее живьем она разрушила наш секретный центр, не оставив камня на камне, и скрылась. Приказываю: уничтожить любой ценой...Ага, щас. Размечтались.— Привет!
— сказала я. — Ну как там, в Шамбале?Они напряглись, как звери, загнанные в угол, а я подошла, улыбаясь, прямо к ним.
Милые такие ребята, чуть старше меня, только хмурые, будто им осталось жить две минуты...И вдруг парень поднял свою канистру и плеснул на меня.
В руках у девушки мелькнула искра, и...... боль была такой, что я сразу провалилась в нее до дна...... и там она рвала меня на миллионы жгучих клочков...... и каждый из них кричал и умирал...... и нервы мои кипели и рвались заживо......
и я все глубже тонула в багрово-черной боли, от которой никуда не деться...... и пыталась ухватиться в этой пучине за Это, за То Самое, но оно тоже горело и рвалось в клочья...... и вместо него из меня лезла только боль......
и я швырялась ею в направо и налево, чтобы избыть хоть немного, но она все усиливалась... ... и где-то из темной глубины глубин я, сгорая в пепел, все-таки добыла Это и подняла, и раскрыла, и наполнила силой, и по капле, по клочку выдавила боль, которая испарялась из меня, оставляя пустое, как у робота, тело...... Боль ушла — осталась пустота.Я была в ней, и во мне не было ничего.Просто я была, и мне не было больно. И я могла дышать, смотреть, слышать и даже двигаться.Вокруг было уже довольно много людей. Кто-то смотрел, раскрыв рот, на меня, кто-то прыгал вокруг двух горящих тел, сбивая пламя.Они лежали ничком и не кричали.Я знала, что это я сожгла их. Я бы никогда так не сделала, но...Потом я поняла, что я голая. Одежда сгорела. И волос не было — они тоже сгорели.
А на мне не было ни ожога. И на меня смотрели.Я смотрела на них, а они на меня.
Потом я исчезла. Провалилась сквозь стены и перекрытия к Тому.Он корчился в постели.
Я прильнула к нему и вобрала в себя всю черноту, от которой трещали его нервы, и вышвырнула ее в никуда, и потом рыдала у него на груди, хоть и знала, что он жив и невредим, просто ему было больно, так же больно, как и мне...— Прости меня, прости, прости... — шептала я и пыталась слепиться с ним воедино, как мы делали это ночью.Но ничего не получалось: Том внутри был искорежен, будто и правда обгорел. И я выла от стыда и отчаянья, и потом обняла его, обхватила руками-ногами — и провалилась с ним туда, куда звал меня потайной голос. Домой...***— Мамаааа...Я тыкалась ей в платье. Теперь она была одета, а мне хотелось, чтобы она была голой.— А ведь я предупреждала, — говорила мама и гладила меня по лысой голове.Я снова была лысой и безбровой, и даже ресницы сгорели.
И я вся была в золе. Я могла в одно мгновение стать прежней, но мне не хотелось. Мне вообще ничего не хотелось, и я пачкала сажей мамино платье, старомодное, с кружевами...— Почему вы в таком наряде, миссис Осман? — спросил Том. Он уже давно был в норме, а я все никак не могла выбраться из пучины, в которой увязла там, у подъезда.— Это мое любимое платье. Я ведь родилась больше ста лет назад, — сказала мама, продолжая гладить меня.— Серьезно?— Вполне. До пятнадцати лет я не знала, кто я такая. Потом попала сюда...
и это отдельная история. В свое время я изложила ее мистеру Бауму, писателю... но он ужасно переврал ее. Все было совсем не так.— Мама, — вдруг подхватилась я. — А куда попадают люди после смерти?— Сюда.— Я так и думала.
Как можно с ними встретиться?— Ты можешь встретиться только с теми, кого знала в жизни. И то — если они согласятся.— Ясно, — сказала я и позвала: — Наташа! Наташа!..Я позвала ее внутри, мысленно.И сразу увидела ее.Точнее, то, чем она стала.Из янтарного воздуха передо мной соткалось обугленное тело, крошащееся в пепел. Оно обгорело до кости, и у него не было ни глаз, ушей.— Зачем я тебе? — спросило тело таким же обугленным голосом.Я не могла говорить.
Я задыхалась, глядя на нее...
а она стояла и ждала.И тогда я все-таки сказала:— Наташа... Я тоже горела. Я тоже была костром, как ты.
Теперь я знаю, как это... Почему ты такая, Наташа?— А какой мне еще быть? Мне больно.
Я продолжаю гореть.
Мне всегда будет больно... Я предала тебя и получила по заслугам...
но все равно мне больно. Больно...
Оставь меня и не трогай больше.Она исчезла. А я молчала и задыхалась еще не знаю сколько, пока меня не стали теребить мама с Томом, и я поняла тогда, что они не видели и не слышали ее...— Мама, — спросила я, — а мы можем воскрешать мертвых?— Ну что ты, — сказала мама.
— Конечно, нет.— Почему?— Ну...
Я и сама многого не знаю.
Я ведь родилась и выросла в Соединенных Штатах, как ты, только на сто лет раньше.
Просто я знаю, что это невозможно. Перед смертью все равны — и люди, и акаши.— Но... но... — я чувствовала здесь какой-то подвох и не могла определить его. — Но ведь я сама чуть не умерла... и все-таки не умерла! И я могу делать все эти невероятные штуки — перемещаться сквозь пространство и все такое. Должен же быть какой-то способ!..— Такого способа нет, Джеки, — раздался голос отца. Он спускался к нам с вершины холма.
— Как нет способа вернуть Дом, утраченный миллионы лет назад. Дороти ничего не расскажет тебе — она почти такой же новичок, как и ты. Твои древние соплеменники знали в миллион раз больше, чем я, но... древнее знание утрачено.
Можешь поверить мне...— И пожалуйста, Джеки, разберись уже со своим волосяным покровом, — сказал Том. — Ты ведь можешь, я знаю.— Не хочу, — отрезала я. — Хочу быть лысой и уродливой. И грязной. В память о Наташе.— И сколько времени ты хочешь такой быть?— Не знаю. В конце концов, время — лишь иллюзия, ты забыл?Я произнесла это издевательски, копируя маму с папой.И вдруг...— Отец, — медленно сказала я, стараясь не упустить эту странную мысль.
— А скажи-ка мне такую вещь. Если наш мир — иллюзия, и мы можем менять ее, то... значит, и время тоже подчиняется нам?— Хм, — сказал тот. — Честно говоря, я не задумывался...— Том!
— крикнула я. — Иди сюда!— Куда вы снова собрались? — вскочила мама. — Джеки, тебе было мало? Ты хочешь снова гореть, или взрываться, или...
и чтобы Том опять пережил это вместе с тобой?— Том, — сказала я. — Ты со мной?— Да, — вздохнул он и подошел ко мне.И я обняла его так крепко, как только могла.— Прости, мама. Я вернусь к вам.
И я уже не буду такой глупой, обещаю, — сказала я. — Вперед!И снова завертелись искры в пустоте...***— Что ты задумала?
— спросил Том, когда мы приземлились в нашей квартире.— Посмотри на отрывной календарь, — сказала я.— Фьююю, — присвистнул Том, подойдя к столу. — Я точно помню, что менял дни...— Так и есть.
Мы вернулись на пять дней в прошлое. Спрячься: вот-вот придет Наташа.— Только не забудь отрастить волосы! — сказал Том, уходя на кухню. — И не ешь ее конфет! И вообще — будь осторожна!— Буду! А ты не подсматривай, как мы это делаем, ладно?Когда пришла Наташа — живая, красивая, истомно-ласковая — я не выдержала и разревелась у нее на шее, и потом, когда мы разделись, долго облизывала милое тело с ног до головы, от пальчиков до ушей.
И теперь я чувствовала, как она разрывается между мной и своим заданием. Я прямо-таки слышала, как трещат ее нервы...И я знала, что на верном пути. Но вначале я досыта наелась Наташей и ее телом. Я упивалась ее шелковой кожей, ее ушками, ее маленькими розовыми сосками, которые были так не похожи на мои, коричневые и большие... И я выщекотала языком целых три волны блаженства из ее тайного уголка, который она называла «пещерой Алладина»...И когда она расплылась в постели, я сказала ей:— Слушай внимательно, что я тебе скажу.
Я сделала так, что ты не сможешь ни шевелиться, ни говорить, пока я не выскажу все, что хотела.Ее глаза вспыхнули голубыми огоньками. А я продолжала:— Не думай, что я не знаю, кто я такая. И я знаю, что ты пришла за мной. Знаю, на кого ты работаешь. И знаю, что ты неравнодушна ко мне. А теперь я хочу кое-что показать тебе. Вот что будет со мной, если ты сделаешь то, что хочешь сделать...Я вошла в ее мозг, и Наташа увидела, как я горю заживо.— Вот что будет с Шамбалой...Она увидела, как трескаются и уходят в бездну сахарные кубики.— А вот что будет с тобой...Вначале Наташа увидела себя, скорченную на полу, а потом — обугленное тело на столбе.— Пожалуйста, подумай как следует.
Ты можешь уйти, и я не остановлю тебя. Но... ты дорога мне, и если ты решишь остаться со мной — я помогу тебе укрыться от твоих хозяев. И — у меня для тебя есть другая миссия...
Ты свободна, Наташа.Она подскочила на кровати и отползла в угол, глядя на меня в упор.Потом вдруг расплакалась...Через несколько секунд мы снова лизались, как бешеные.— Хочешь быть со мной? — спрашивала я, целуя ей грудь, и Наташа кивала — «да». — Не бойся меня. Ничего не бойся...И вдруг выражение ее лица изменилось.Так, что я даже испугался за ее рассудок.— Помоги мне. Я никогда этого не делал... — я пытался вставить член в ее «пещеру Алладина», и тот выскальзывал оттуда.
— Ты разве не знала, что я могу быть мужчиной? Ооооу!..Я не очень любил быть парнем — но, наверно, им стоило побыть хотя бы для этого.— Это и есть твоя новая миссия, — говорил я и скользил в Наташе, морщась от странного, непривычного удовольствия. — Мы с Томом не сможем иметь детей. Во всей Вселенной осталось только двое акаши — я и моя мама. Хочешь родить третьего? Хочешь иметь от меня ребенка-акаши?..— Да, — кивнула она.И я перестал сдерживаться...
Она была с ног до головы удивительного небесного цвета, насыщенного и густого — даже глазам больно смотреть. Казалось, что от ее кожи исходит голубое сияние. И черные ее волосы тоже отливали синевой.
А на лбу, над переносицей, светилась алая точка, похожая на дальний огонек.— Вот мы и встретились. Познакомься со своей матерью, Джек. И ты, мой вороватый русский зять, — сказал папаша, повернувшись к Тому, — познакомься, так сказать, с тещей.— Ээээ... Очень, очень рад, миссис Осман, очень... — просипел Том. Он вдруг охрип.
— Но...
вы такая молодая?— Мы не стареем.Я во все глаза смотрела на нее.И она тоже смотрела на меня своими матовыми глазами — пристально и горячо...— Мама?— Да, Джек, — услышала я густой бархатный голос.Я вдруг поняла, что у меня совсем нет сил, и села в лиловую траву.— Где ты была все это время, мама? Где?!— Она... — начал было папаша, но я перебила:— Сентиментальная сцена, да? Счастливая семья воссоединяется после долгой разлуки, и все плачут? Не получится!... Восемнадцать лет ты измывался надо мной, держал в клетке, превратил в черт-те кого, я чуть не подох из-за тебя... а потом ты сбежал прохлаждаться сюда, к мамуле, которая все эти годы даже не озаботилась посмотреть на меня и вмешаться в твои хреновы опыты...— Джек! Замолчи!— А теперь ты затыкаешь мне рот...— Она чуть не погибла! — крикнул отец, и я замолчала. — Только здесь Дороти могла спастись. Неужели непонятно?— А где мы сейчас?
— спросил Том. — На том свете?— И да, и нет, — сказал отец. — Это место называют «Акаши», как и его обитателей. Хотя было и много других имен — Эдем, Олимп, Валгалла...— Охренеть, куда нас занесло!— Что ж, — вздохнул отец. — Попробую растолковать вам, ребятки, что к чему. Хоть я и сам, честно говоря, подумываю иногда, не съехал ли я с катушек.
Итак...
С некоторой точки зрения все, что есть в мире — иллюзия.— Угу, — кивнул Том.— Но иллюзия — это не хаос. Это система, выстроенная по каким-то законам. Им подчиняется даже бред сумасшедшего. Проще всего ее понять на примере писателя или поэта. Его произведения — иллюзия, выстроенная по своим законам, и он — ее бог. Он может как угодно менять ее, но другие люди — читатели, зрители, слушатели — не могут: она слушается только своего создателя. Или создателей, если их много.— Так, — снова кивнул Том.— А теперь, друзья мои, представьте невероятно сложную многоуровневую иллюзию. Она подчиняется законам, охватывающим миллиарды системных связей. Эта иллюзия — наш мир. Мир, доступный человеку.— Любопытно...— Но, кроме человека, есть существа, для которых эти законы — не более чем фантазия. Люди давно знали о таких существах и называли их богами, демонами и так далее.— Это что же, — крякнул Том, глядя на меня, — выходит, я женат на богине?— Их тоже называют «акаши». Это не какие-нибудь там духи или призраки — это организмы, достигшие такого уровня развития, на котором сам организм становится иллюзией. Кстати, все акаши — андрогины.— Ну конечно! — пробормотал Том, будто разгадал какую-то тайну.— Кто? — переспросила я.— Андрогины.
Мужчины и женщины одновременно.Я замерла, а отец продолжал:— Точнее, есть андрогины, а есть гинандры. Дороти — гинандр: она родилась девочкой и продуктивна как женщина. А андрогин рождается мальчиком и продуктивен как мужчина.
Но и те и другие могут превращаться в мужчину или женщину по своему желанию и совокупляться с обеими полами.— Превращаться? Это как? — спросил Том.Дороти, которая все время молчала, улыбнулась — и...Это произошло за долю секунды — я даже не успела уловить этот момент. Ее грудь вдруг втянулась, бедра сузились, плечи распрямились, между ног свесился член...На нас смотрел, улыбаясь, голубокожий парень. Только волосы остались такими же, как и были.Поулыбавшись нам несколько секунд, он превратился обратно в Дороти.— Ты можешь точно так же, Джек, — сказала она мне. — Попробуй.И я попробовала...— Твою маааать, — протянул Том, тоскливо глядя на меня.— Это твое настоящее обличье, Джек, — сказал отец. — То, в котором ты сбежал.— Как настоящее?
— растерялась я. — Я же девочка.
Я родилась девочкой...И в подтверждение своих слов превратилась обратно в Джеки, даже не успев распробовать, каково это — снова иметь яйца.— Нет, Джек.
Ты — андрогин, а не гинандр. Ты родился мальчиком.— Но... — начали мы одновременно с Томом.
Отец мотнул головой.— Из материнской утробы ты вышел мальчиком, а когда тебя показали врачу — ты уже был девочкой. А потом...
потом кое-что произошло.
Дороти пришлось уйти, а я изобрел препарат, приближающий тебя, насколько это возможно, к обычному человеку.
Беда в том, что я сам до конца не знал, как он действует. Я так рад, что ты жив, и... прости меня, Джек. Нужно было уберечь тебя.— Я не Джек. Я Джеки, — жалобно сказала я. — Получается, раз я родилась мальчиком — я...
не могу иметь детей?— Не можешь как женщина, но можешь как мужчина.После всего, что сегодня случилось, это уже было слишком. Это было чересчур.Так было нельзя...— Нет, — упрямо твердила я.
— Нет!...
Это неправильно, — Я девушка. Я Джеки...Силы совсем кончились. Вместо них хлынули слезы, и я обмякла в траве...***— ... Нет, Джек, — шептал густой бархатный голос. — Нет. Нет.
Нельзя.Меня теребили две пары рук.Одни, теплые и родные — сверху, за плечи, и я знал, что это Том.Другие, холодящие, мятно-щекотные — за бедра, и я знал, что это...— Мама?..— Да, Джек. Открой глаза. Открой!И я открыл, хоть это и было нелегко.Надо мной плыло янтарное небо с тремя лунами.В мне было что-то не так...— Нееееет! — простонал я, глядя на свое тело.— Успокойся, Джек. Все в порядке...— Я не Джек, — хныкала я, отворачиваясь от розовой сардельки, которая выросла у меня между ног. — Я не хочу быть Джеком... Почему я снова парень?— Ты просто вернулся в свою сущность.
Твои силы на исходе, нужно закрепить тебя... и тогда ты сможешь снова быть женщиной, если захочешь.— Закрепить?— Да, закрепить здесь, в Акаши. Это древний обряд.
Древней, чем первый организм на Земле...В руках у мамы был сосуд с синей жидкостью. Она окунула туда широкую кисть и...
стала красить мне ногу.Я ахнул. От кисти в ногу шло мятное покалывание, как от маминых рук, только гораздо сильнее. Краска мгновенно впитывалась в кожу, делая ее такой же, как у мамы.— Что ты делаешь? Я не хочу быть синим!..— В любую минуту ты сможешь быть, каким захочешь, — мама вдруг стала смуглой, как мое прежнее, милое женское тело, и через секунду поголубела снова. — В конце концов, все это лишь иллюзия...— И ваша страна — тоже иллюзия? — спросил Том.— Конечно.
То, что вы сейчас видите... считайте это голограммой. Это декорация, созданная в память о нашей древней родине, которая исчезла миллионы лет назад.— О другой планете?Мама кивнула, продолжая красить меня.— Мы зовем ее просто Домом. В каждом из нас живет память о Доме и тоска по нему. Мы храним древний код, позволявший нашим предкам в любой момент вернуться домой. «Домой» — наш священный зов. И мы передаем его в генах своему потомству...— Как много акаши живет в вашей стране?Мама ответила не сразу:— Мало. Очень мало.— Сколько?— Все они здесь, перед тобой, — отозвался отец.— Что?!— Да, — кивнула мама.
— Мы с Джеком — последние из свободных акаши.— Ничего себе! А... вы, мистер Осман?— Ну, я-то обычный человек. У меня нет акме.— Акме?— Акме — это сила, которая позволяет мне делать все эти штуки, — сказал я, и Том кивнул.Меня выкрасили до самой макушки — густо и щедро, как новенькую скамейку. Краска проникала в кожу, и та светилась изнутри.
По мере того, как мое тело пропитывалось синевой, из него испарялись усталость и напряжение, и весь я наливался холодящим мятным током...— Свершилось, — мама плеснула остатки мне на голову и растерла в корнях волос. Теперь я был весь насыщенно-синий, как она. — А сейчас закрой глаза, Джек. Будет немного больно.— Я не Джек, — буркнул я, сжав руку Тома, которая вовремя оказалась в моей ладони.И в лоб мне вонзилась ледяная игла...— АААААААА!
— орала я, падая в багровый колодец боли, и Том орал вместе со мной.«Немного больно»?... Боль скрутила и разодрала мне мозг, нервы и все тело, выжгла меня до самого сердца, и во мне не стало ничего, ничего, совсем ничего, кроме боли...— Иииииыы... — подвывала я, когда она вышла из меня, оставив саднящую накипь.Том и отец держали меня под локти.— Все-все-все, уже все позади, — бормотала мама и гладила меня, а я отворачивалась от нее и жалась к Тому. Нигде и никогда мне не было так больно...— Что вы сделали, миссис Осман? — спросил Том.— Раскупорила Око — выход акме.
Когда-то люди называли его «третьим глазом»...— Зачем?— Так нужно. Теперь Джек — взрослый акаши.— Что-то вроде инициации?— Можно и так сказать.Я потрогала себе лоб. Между бровей палец будто погружался в болючий туман.— И что, я теперь так и буду — с дыркой в голове?..— Твое Око будет жить вечно. Но ты всегда можешь сделать вот так...Мама снова перестала быть синей. И красная точка у нее на лбу исчезла.— А что значит «жить вечно»? Это в каком смысле? — спросил Том.— В самом прямом. Акаши бессмертны, если их никто не убьет.
И ты теперь тоже бессмертен, Том. Как и мой муж, и всякий, кто проник сюда.— Фью, — присвистнул Том... — Эдак и свихнуться можно.
Вначале узнаешь, что твоя жена — богиня, потом видишь, как она превращается в парня...
и наконец выясняешь, что ты и сам бессмертен, как бог! Кстати...
я надеюсь, Джеки теперь останется девушкой?
Мне как-то не улыбается иметь жену-парня, даже бессмертного.Я и не заметила, что снова стала Джеки.***Холмы мерцали и переливались в янтарном свете.
Казалось, что это огромные волны необъятного лилового моря.— Где ваши города? Где леса, горы, животные?
Здесь хоть что-то есть, кроме этих холмов? — спрашивала я, лежа в траве.Мама сидела рядом и гладила меня.Вначале я ежилась, но мятный холодок, исходящий от ее руки, так приятно окутал тело, что я обмякла и подставила ей бедро и попу.— Нашего Дома нет уже миллионы лет. Никто не помнит, каким он был. Это все, что осталось в коллективной памяти.— Значит, мы с тобой — последние из последних? Куда же делись другие акаши?— Когда-то нас было много. А потом... За несколько веков Шамбала извела нас. Ты разрушила их центр, но пощадила людей, и они будут продолжать охотиться за тобой.— Что такое «Шамбала»?— Шамбала создана много веков назад для изучения акаши. С некоторых пор там заняты не столько их изучением, сколько подчинением и использованием в своих интересах. Уже около ста лет Шамбалу контролируют серые кардиналы из разных стран.— А как можно подчинить нас?— Очень просто. Достаточно мужчине впрыснуть свое семя в женское лоно акаши. Они называют это «ритуалом обладания».— И... что тогда будет?— Акме акаши делается зависимым от воли своего первого мужчины, и тот может до какой-то степени контролировать его.
В Шамбале веками осваивали это искусство — управлять акаши. Мужчин, которые умели это делать, называли махатмами. В конце концов свободных акаши почти не осталось, и все они рано или поздно погибали. специально для bеstwеаpоn.ru Многие добровольно шли на контакт с людьми, вмешивались в их дела...— Выходит, что мое акме зависит от воли Тома?
— удивилась я.— Конечно. А мое — от Марвина.— Но... они ведь не мешают нам?— Во-первых, они не умеют. А во-вторых, они любят нас и доверяют нам.— И что, Марвин не возражал, когда ты бросила его?— Нет. Ведь я была последней, — тихо сказала мама. — Последней свободной акаши. Меня едва не убили, и он сам настоял, чтобы я ушла.— Но почему ты не забрала меня с собой?— Я забрала. Но ты не захотел оставаться здесь и сам вернулся к отцу.— Что-о?— Ты всегда был своенравным, Джек... Как жаль, что ты не хочешь быть Джеком, — говорила мама, истаивающе лаская меня. — Ты удивительно красив. И как девушка ты гораздо красивей меня...Забавно: теперь я была синей, а она — обычного телесного цвета.
Мы будто поменялись местами.И она тоже была очень красивой.Сказочно красивой...Я не могла, просто не могла видеть свою мать в этой голой красавице, которая так пронзительно ласкала мне бедра и ягодицы, подбираясь сзади к интимному уголку...— Нет! Нет! — крикнула я и подскочила в траве.— Джек, что слу...— Никогда не называй меня Джеком! Никогда, слышишь?— Хорошо, — мама удивленно смотрела на меня.
— Что так напугало тебя?— И больше не прикасайся ко мне!..— Ты многого не знаешь, Джеки, — она опустила глаза. — Ты даже не представляешь, что может акаши в любви, ибо...— Ибо ты давно не спала с девушками, мама, — грубо сказала я. — Вот что я тебе скажу!... Мне надоела эта ваша страна без городов и без людей.
Мне надоела эта лиловая трава и эти дурацкие три луны. Мой Дом — не здесь. Мой Дом — в городе Воронеже, на улице Машиностроительной, 3Б. Мой дом — с Томом. И я с ним возвращаюсь домой.Это слово — домой — опять вызвало во мне щемящую дрожь... но я подавила ее.— Зачем?
— Мама даже привстала в траве. — Ты вернешься прямо в руки убийц.— И что они мне сделают?— Убьют тебя так же, как убили других акаши.— А как можно убить акаши?— Как угодно. Главное — сделать это внезапно, чтобы тело умерло до того, как проснется акме.— И что, мне теперь вечно киснуть в этом вашем лиловом сене? — крикнула я.
— Нет уж, фигушки! Том! Том! Где ты?— Я не могу тебе помешать, — глухо сказала мама. — Акаши не могут мешать друг другу. Ты неопытна, ты...— У меня есть мозги. И у меня есть это, как его... акме. Они у меня еще попляшут, — сказала я.
— Том! Ну где же ты?— Я здесь, — показался он из-за холма.
— Мы с мистером Османом обсуждали, под чью защиту лучше взять акаши — ФБР или КГБ...— Потом обсудите. Мы возвращаемся!— Правда? — обрадовался Том, и тот же осекся: — А это не опасно?— Ха! Если я захочу, я заставлю их мыть туалеты в твоей больнице, не пошевелив и кончиком пальца...
И еще я кое-что хочу показать тебе. Кое-что особенное.— Что именно?— Увидишь. Пока, мама, — крикнула я Дороти, опустившей голову.
— Была рада познакомиться. Пока, отец! — махнула я рукой папаше, стоявшему на вершине холма. — У вас тут красиво, но скучно. У нас с Томом лучше.
Том, обними меня!И снова вокруг леденела пустота и трещали искры, только уже в обратном порядке...***— Как ни крути, а это удобно, — сказал Том, когда мы приземлились прямо в нашей постели. — Отпадает всякая необходимость в транспорте...— Почему я голая, а ты все еще нет?
— спросила я, и одежда Тома сама собой упорхнула в шкаф.— Эээ! — охнул он, поднимаясь вместе со мной в воздух. — Ты что задумала?Мы парили между кроватью и потолком. Вначале Том немного растерялся, но быстро освоился и щупал меня Там, а я скулила от радости, что у меня есть Это. Какое все-таки счастье быть женщиной!..И я уже не была синей. Наверно, в обычном мире такой синевы не видно...А потом началось. Не знаю, кто кем управлял и каким десятым чувством мы чувствовали друг друга, но Том сразу понял, что в воздухе можно обвиваться вокруг меня, как... как не знаю кто, и мы сплелись с ним в живую косичку, и нам ничего не мешало — ни постель, ни тяжесть, совсем ничего!— Это еще что, — говорила я, когда он прилепился ко мне под особым углом, и я совсем по-новому ощутила его в себе. — Вот сейчас будет... готов?Том вопросительно глянул на меня — и тут же застонал, и я вместе с ним, чувствуя, как он врастает в меня все глубже и глубже.
Он был там, где ни один мужчина еще никогда не был ни в одной женщине.Мы с ним кричали вдвоем — я оттого, что он так глубоко во мне, а он оттого, каким стал твердым и горячим... и вдруг в какой-то момент внутри стало так жарко, что нельзя было терпеть, и мы вылетели с ним прочь — сквозь перекрытия, потолки и крышу, в бездонно-черное небо над Воронежем, или над раем, или адом — мы не знали, потому что срослись слишком плотно и глубоко, и метались в ночной черноте, как живые факелы... и потом рухнули в бездну, и на лету разбрызгивались кипящим огнем, липким и густым, пока не растворились в нем до капли...Очнулись мы в своей постели.— Что это было? — шептал Том.— Не знаю. Но... думаю, будет еще интересней. Я только начинаю понимать, что я могу.Мы отдыхали и ласкались, как зверята — по-щенячьи лизали друг другу лица, и я думала о том, что это очень стыдная и интимная ласка, и что Том раньше так не делал — то ли стеснялся, то ли...И вдруг я увидела его.Увидела мальчика-подростка, который на самом деле был Томом. Он стоял передо мной на улице, уставленной старыми смешными машинами, и смотрел на меня снизу вверх (потому что был ниже меня ростом) — смотрел с восторгом, надеждой, отчаяньем и...— Зайдешь ко мне? — спрашивал он.Его взгляд проник мне куда-то, куда не должен был проникнуть... и я пошла с ним.
Пошла с Томом-мальчишкой в его комнату, и чувствовала, как плавятся его нервы, и как радость смешивается в них с ужасом. И уже знала, что мне делать, когда мы придем в его комнату.Я сделала это сразу, как только мы вошли туда. Том был, как молодой нескладный зверныш, и я сделала то, чего хотелось мне — обхватила ладошками милое лицо и стала по-кошачьи лизать его.Том перестал дышать... а я сказала — «ну ладно... ты ведь очень хочешь этого, да?» — и расстегнула платье. Откуда-то оно взялось на мне — старомодное голубое платье в полоску. И я стащила его с себя, холодея под искрящим взглядом Тома, и сама покрылась мурашками от зябкой пустоты на сиськах, кричаще голых своих сиськах...— Не бойся, потрогай их, — шептала я, делая вид, что не стесняюсь, хоть на самом деле стеснялась до визга. — Они хотят этого, правда. Можешь даже взять в рот, если хочешь.И ткнулась сиськами ему в лицо.Том засопел — и нырнул в них, как в теплый сироп, увяз во них с головой и оттопыренными ушами... Я казалась сама себе игрушкой, отданной лизучему щенку. Когда он наигрался, я раздела его, стараясь не глядеть в недоверчивые глаза... стянула с него трусы, поцеловала кончик розовой пушки — аккуратно, чтобы не разрядить ее раньше времени — и легла, раздвинув ноги:— Ложись на меня.
Не бойся, я помогу сделать все, как надо...И он влип в меня своим хозяйством, и смешно тряс на мне попой, а я в это время целовала его, подлизывая внутри рта, и он отвечал мне.
А потом вошел глубже, еще глубже, и наконец разобрался, что к чему, и распер меня до ушей, и стал быстрым, лихорадочным, почти грубым, и очень скоро разбрызнулся во мне горькой влагой, и вылизал мне всю физиономию, а я смеялась и уворачивалась, как от настоящего щенка, и чувствовала, что его пушка все брызгает и брызгает во мне, и никак не может остановиться...Мы были в нашей постели. Том судорожно обнимал меня и плакал, и я вся была в его влаге, окутавшей меня снаружи и внутри... Я никогда раньше не видела его слез, и вдруг тоже разревелась, сама не знаю отчего.— Ты что? — бормотала я и всхлипывала.— Как ты это сделала? Ты стала тетей Мэри, в которую я влюбился, когда был шкетом. Я мечтал о ней, и ты... сделала так, что все это сбылось...— Постой.Я вдруг кое-что поняла.— Когда-то я видела секс по телеку и очень впечатлилась, а потом ты уставил комнату зеркалами и делал все именно так, как я там видела...
Ты ведь тоже прочитал мои тайные желания, Том.У меня даже захолодило внутри, будто я подошла к краю обрыва.Том прижал меня к себе так плотно, как только мог... и вдруг наша кожа, горящая от близости, исчезла. Мы стали одним целым.Как это было, как выглядело — не знаю.
Но тела больше не разделяли нас. Я ощутила каждый нерв и каждую клетку Тома, а он — мои. Я могла двигать его конечностями, а он — моими. Я могла думать его мысли, а он — мои. И мы были счастливы, потому что не было никакого «мы», а было единое существо, застывшее в блаженном покое...***Том еще спал.Я взлетела с постели и станцевала утренний танец в снопе солнечных лучей.Потом влетела сквозь стены в ванную и брызгалась там, как глупая собака, подняв фонтан до потолка, и при этом на пол не упало ни капли!Мне было хорошо.Это даже не то слово: я была как пьяная, как сумасшедшая. Я немного съехала с катушек. Я была счастлива, что я девушка, что у меня есть мои чудесные сиськи, волосы, бедра и все тело, и что я могу дарить все это Тому. Наверно, я больше никогда не буду превращаться в парня.Я была счастлива быть Джеки...
но и не только. Этой ночью я по-настоящему поняла, что могу всё. Я даже приблизительно не представляла, как далеко простирается это всё, но...Меня переполняла эйфория всемогущества. Мне хотелось крушить и создавать миры, и я бы так и делала, если бы не боялась разбудить Тома. В квартире мне было тесно, и я вылетела на улицу. В буквальном смысле — сквозь стены и лестничную клетку. Пространство не значило ничего для меня, буквально ничего! Оно было иллюзией, и эту иллюзию создали акаши! Чего же мне бояться в этом мире, если я — его создатель?Я вдруг поняла это: мир создали акаши.
Господь Бог — это просто-напросто мы! Нас осталось всего двое, и мы кое-что подзабыли... но ничего! Мы быстро все вспомним! А потом... потом мы уничтожим все зло на Земле! И не будет больше ни войн, ни плохих людей. Надо только разобраться, с кого начать...
Враги? Хо! Они всерьез думают, что могут со мной что-то сделать?Мне стало смешно, и я хихикала, вытанцовывая по улице Машиностроителей, как клоун Карандаш. На меня оборачивались — думали, видно, что я пьяная или ку-ку.
Милые забавные русские! Верите в своего Ленина, вкалываете на своих боссов и думаете, что строите коммунизм...
С вами мы тоже разберемся, то есть не с вами, а с вашими боссами... но это потом. Потом, потом, пото-о-ом...Я танцевала и пела — то ли по-русски, то ли по-английски, не помню. Потом решила вернуться к Тому и разбудить его пооригинальней, если он еще спит. Я его так разбужу, так разбужу...От неприличных мыслей мне даже стало неловко, хоть их никто не мог прочитать, кроме Тома. Зато я могла читать любые мысли любого человека! Вон у подъезда стоит мрачная парочка — парень с девушкой.
В руке у парня канистра. Чего это они тут стоят и вдвоем пялятся на меня?
А ну-ка, ну-ка...Я влезла им в память, как в шкаф, и обнаружила там нервного дядьку. Он говорил:— Видите эту девушку?
Перед вами — самый опасный человек на планете. Она обладает сверхспособностями, которых мы даже не можем себе представить в полной мере. Уничтожить ее гораздо трудней, чем любого из суперагентов, а ей ничего не стоит уничтожить вас вместе со всем городом. Одно ее существование — угроза всему миру. При попытке взять ее живьем она разрушила наш секретный центр, не оставив камня на камне, и скрылась. Приказываю: уничтожить любой ценой...Ага, щас. Размечтались.— Привет!
— сказала я. — Ну как там, в Шамбале?Они напряглись, как звери, загнанные в угол, а я подошла, улыбаясь, прямо к ним.
Милые такие ребята, чуть старше меня, только хмурые, будто им осталось жить две минуты...И вдруг парень поднял свою канистру и плеснул на меня.
В руках у девушки мелькнула искра, и...... боль была такой, что я сразу провалилась в нее до дна...... и там она рвала меня на миллионы жгучих клочков...... и каждый из них кричал и умирал...... и нервы мои кипели и рвались заживо......
и я все глубже тонула в багрово-черной боли, от которой никуда не деться...... и пыталась ухватиться в этой пучине за Это, за То Самое, но оно тоже горело и рвалось в клочья...... и вместо него из меня лезла только боль......
и я швырялась ею в направо и налево, чтобы избыть хоть немного, но она все усиливалась... ... и где-то из темной глубины глубин я, сгорая в пепел, все-таки добыла Это и подняла, и раскрыла, и наполнила силой, и по капле, по клочку выдавила боль, которая испарялась из меня, оставляя пустое, как у робота, тело...... Боль ушла — осталась пустота.Я была в ней, и во мне не было ничего.Просто я была, и мне не было больно. И я могла дышать, смотреть, слышать и даже двигаться.Вокруг было уже довольно много людей. Кто-то смотрел, раскрыв рот, на меня, кто-то прыгал вокруг двух горящих тел, сбивая пламя.Они лежали ничком и не кричали.Я знала, что это я сожгла их. Я бы никогда так не сделала, но...Потом я поняла, что я голая. Одежда сгорела. И волос не было — они тоже сгорели.
А на мне не было ни ожога. И на меня смотрели.Я смотрела на них, а они на меня.
Потом я исчезла. Провалилась сквозь стены и перекрытия к Тому.Он корчился в постели.
Я прильнула к нему и вобрала в себя всю черноту, от которой трещали его нервы, и вышвырнула ее в никуда, и потом рыдала у него на груди, хоть и знала, что он жив и невредим, просто ему было больно, так же больно, как и мне...— Прости меня, прости, прости... — шептала я и пыталась слепиться с ним воедино, как мы делали это ночью.Но ничего не получалось: Том внутри был искорежен, будто и правда обгорел. И я выла от стыда и отчаянья, и потом обняла его, обхватила руками-ногами — и провалилась с ним туда, куда звал меня потайной голос. Домой...***— Мамаааа...Я тыкалась ей в платье. Теперь она была одета, а мне хотелось, чтобы она была голой.— А ведь я предупреждала, — говорила мама и гладила меня по лысой голове.Я снова была лысой и безбровой, и даже ресницы сгорели.
И я вся была в золе. Я могла в одно мгновение стать прежней, но мне не хотелось. Мне вообще ничего не хотелось, и я пачкала сажей мамино платье, старомодное, с кружевами...— Почему вы в таком наряде, миссис Осман? — спросил Том. Он уже давно был в норме, а я все никак не могла выбраться из пучины, в которой увязла там, у подъезда.— Это мое любимое платье. Я ведь родилась больше ста лет назад, — сказала мама, продолжая гладить меня.— Серьезно?— Вполне. До пятнадцати лет я не знала, кто я такая. Потом попала сюда...
и это отдельная история. В свое время я изложила ее мистеру Бауму, писателю... но он ужасно переврал ее. Все было совсем не так.— Мама, — вдруг подхватилась я. — А куда попадают люди после смерти?— Сюда.— Я так и думала.
Как можно с ними встретиться?— Ты можешь встретиться только с теми, кого знала в жизни. И то — если они согласятся.— Ясно, — сказала я и позвала: — Наташа! Наташа!..Я позвала ее внутри, мысленно.И сразу увидела ее.Точнее, то, чем она стала.Из янтарного воздуха передо мной соткалось обугленное тело, крошащееся в пепел. Оно обгорело до кости, и у него не было ни глаз, ушей.— Зачем я тебе? — спросило тело таким же обугленным голосом.Я не могла говорить.
Я задыхалась, глядя на нее...
а она стояла и ждала.И тогда я все-таки сказала:— Наташа... Я тоже горела. Я тоже была костром, как ты.
Теперь я знаю, как это... Почему ты такая, Наташа?— А какой мне еще быть? Мне больно.
Я продолжаю гореть.
Мне всегда будет больно... Я предала тебя и получила по заслугам...
но все равно мне больно. Больно...
Оставь меня и не трогай больше.Она исчезла. А я молчала и задыхалась еще не знаю сколько, пока меня не стали теребить мама с Томом, и я поняла тогда, что они не видели и не слышали ее...— Мама, — спросила я, — а мы можем воскрешать мертвых?— Ну что ты, — сказала мама.
— Конечно, нет.— Почему?— Ну...
Я и сама многого не знаю.
Я ведь родилась и выросла в Соединенных Штатах, как ты, только на сто лет раньше.
Просто я знаю, что это невозможно. Перед смертью все равны — и люди, и акаши.— Но... но... — я чувствовала здесь какой-то подвох и не могла определить его. — Но ведь я сама чуть не умерла... и все-таки не умерла! И я могу делать все эти невероятные штуки — перемещаться сквозь пространство и все такое. Должен же быть какой-то способ!..— Такого способа нет, Джеки, — раздался голос отца. Он спускался к нам с вершины холма.
— Как нет способа вернуть Дом, утраченный миллионы лет назад. Дороти ничего не расскажет тебе — она почти такой же новичок, как и ты. Твои древние соплеменники знали в миллион раз больше, чем я, но... древнее знание утрачено.
Можешь поверить мне...— И пожалуйста, Джеки, разберись уже со своим волосяным покровом, — сказал Том. — Ты ведь можешь, я знаю.— Не хочу, — отрезала я. — Хочу быть лысой и уродливой. И грязной. В память о Наташе.— И сколько времени ты хочешь такой быть?— Не знаю. В конце концов, время — лишь иллюзия, ты забыл?Я произнесла это издевательски, копируя маму с папой.И вдруг...— Отец, — медленно сказала я, стараясь не упустить эту странную мысль.
— А скажи-ка мне такую вещь. Если наш мир — иллюзия, и мы можем менять ее, то... значит, и время тоже подчиняется нам?— Хм, — сказал тот. — Честно говоря, я не задумывался...— Том!
— крикнула я. — Иди сюда!— Куда вы снова собрались? — вскочила мама. — Джеки, тебе было мало? Ты хочешь снова гореть, или взрываться, или...
и чтобы Том опять пережил это вместе с тобой?— Том, — сказала я. — Ты со мной?— Да, — вздохнул он и подошел ко мне.И я обняла его так крепко, как только могла.— Прости, мама. Я вернусь к вам.
И я уже не буду такой глупой, обещаю, — сказала я. — Вперед!И снова завертелись искры в пустоте...***— Что ты задумала?
— спросил Том, когда мы приземлились в нашей квартире.— Посмотри на отрывной календарь, — сказала я.— Фьююю, — присвистнул Том, подойдя к столу. — Я точно помню, что менял дни...— Так и есть.
Мы вернулись на пять дней в прошлое. Спрячься: вот-вот придет Наташа.— Только не забудь отрастить волосы! — сказал Том, уходя на кухню. — И не ешь ее конфет! И вообще — будь осторожна!— Буду! А ты не подсматривай, как мы это делаем, ладно?Когда пришла Наташа — живая, красивая, истомно-ласковая — я не выдержала и разревелась у нее на шее, и потом, когда мы разделись, долго облизывала милое тело с ног до головы, от пальчиков до ушей.
И теперь я чувствовала, как она разрывается между мной и своим заданием. Я прямо-таки слышала, как трещат ее нервы...И я знала, что на верном пути. Но вначале я досыта наелась Наташей и ее телом. Я упивалась ее шелковой кожей, ее ушками, ее маленькими розовыми сосками, которые были так не похожи на мои, коричневые и большие... И я выщекотала языком целых три волны блаженства из ее тайного уголка, который она называла «пещерой Алладина»...И когда она расплылась в постели, я сказала ей:— Слушай внимательно, что я тебе скажу.
Я сделала так, что ты не сможешь ни шевелиться, ни говорить, пока я не выскажу все, что хотела.Ее глаза вспыхнули голубыми огоньками. А я продолжала:— Не думай, что я не знаю, кто я такая. И я знаю, что ты пришла за мной. Знаю, на кого ты работаешь. И знаю, что ты неравнодушна ко мне. А теперь я хочу кое-что показать тебе. Вот что будет со мной, если ты сделаешь то, что хочешь сделать...Я вошла в ее мозг, и Наташа увидела, как я горю заживо.— Вот что будет с Шамбалой...Она увидела, как трескаются и уходят в бездну сахарные кубики.— А вот что будет с тобой...Вначале Наташа увидела себя, скорченную на полу, а потом — обугленное тело на столбе.— Пожалуйста, подумай как следует.
Ты можешь уйти, и я не остановлю тебя. Но... ты дорога мне, и если ты решишь остаться со мной — я помогу тебе укрыться от твоих хозяев. И — у меня для тебя есть другая миссия...
Ты свободна, Наташа.Она подскочила на кровати и отползла в угол, глядя на меня в упор.Потом вдруг расплакалась...Через несколько секунд мы снова лизались, как бешеные.— Хочешь быть со мной? — спрашивала я, целуя ей грудь, и Наташа кивала — «да». — Не бойся меня. Ничего не бойся...И вдруг выражение ее лица изменилось.Так, что я даже испугался за ее рассудок.— Помоги мне. Я никогда этого не делал... — я пытался вставить член в ее «пещеру Алладина», и тот выскальзывал оттуда.
— Ты разве не знала, что я могу быть мужчиной? Ооооу!..Я не очень любил быть парнем — но, наверно, им стоило побыть хотя бы для этого.— Это и есть твоя новая миссия, — говорил я и скользил в Наташе, морщась от странного, непривычного удовольствия. — Мы с Томом не сможем иметь детей. Во всей Вселенной осталось только двое акаши — я и моя мама. Хочешь родить третьего? Хочешь иметь от меня ребенка-акаши?..— Да, — кивнула она.И я перестал сдерживаться...
Комментарии (0)
Написать
Посмтрите Вам Понравится:
