Кастинг. Мила

На дворе сытые и беззаботные нулевые. Съёмная квартира в спальном районе.
Поздняя осень. Вечер. Я сижу в зале на диване и жду гостей. Точнее, гостью. Передо мной на треноге установлена видеокамера, направленная на кресло напротив. Я слышу цокот каблуков по коридору, а следом стук в дверь: — Тук, тук, тук! — Войдите.Дверь открывается и входит «актриса», стуча каблучками.
«Бедный линолеум!» — думаю я, но вслух произношу дежурное: — Присаживайся.Она приземляет свой аккуратный маленький зад, затянутый в тугие джинсы, на мягкое кресло, закидывает ногу на ногу и кладёт изящные маленькие ладошки на колени.
— Добрый вечер. — Приветик, — голосок у неё низковат и хрипловат для такого миниатюрного и нежного создания. — Как тебя зовут?
— Мила. — Это твоё настоящее имя? — Да. Так-то меня Людмилой родители назвали, но мне больше нравится когда меня называют не Людой или Люсей, а Милой. Меня так все друзья зовут. — Хорошо, будешь Милой, раз тебе так нравится. Тем более, что ты и вправду очень миленькая.Мила в ответ улыбается своей божественно-очаровательной улыбкой.
Её зубы сияют свежестью и белизной, а губы нежны и чувственны, без следов помады. Никакой другой косметики тоже нет, а волосы блестят естественной чернотой. Это требование заказчика — никакой косметики. И я с ним в этом полностью солидарен. Такой красоте косметика ни к чему.
— Ты пришла на кастинг, Мила, верно я понимаю?
— Да, верно. — Ты ведь в курсе, куда мы проводим кастинги, для чего набираем актрис? — Да, в курсе.
Вы снимаете порнуху. — Ну, зачем так грубо, — вздыхаю я, — мы здесь творим высокое искусство.
Искусство любви! — Скорее, ебли!
— Мила заливается дивным звонким смехом и всё не может остановиться. Она хохочет до слёз, бьёт кулачками о подлокотники, дрыгает худенькими ножками. Лицо её теперь цвета бурака, но всё такое же прелестное. Ей весело, но мне не очень.Я передаю ей бутылку минералки так, чтобы моё лицо не попало в кадр. Оно здесь не нужно, ведь главная звезда сидит и хохочет в кресле, а моё лицо на видео ни к чему, лицо только испортит впечатление. Если моя физиономия и попадёт ненароком в кадр, я её обязательно заретуширую. — Всё, успокоилась?
— я немного раздражён и не скрываю этого. — Ой, всё-о-о-о, больше не могу-у-у... — Мила резко выдыхает и вытирает рукавом рубашки слёзы, — да, всё, успокоилась. Она делает несколько глубоких глотков из бутылки и отдаёт мне. Её тёмно-карие, весёлые глаза снова смотрят в камеру. — Сколько тебе лет, Мила?
— Позавчера стукнуло восемнадцать.Я ненадолго замолкаю, задумавшись. — То есть, ты родилась четвёртого ноября? — Да. — И уже хочешь сниматься в порно? — А почему бы и нет. Тем более, что за это неплохо платят.
Вы же хорошо платите, верно? — Верно. Подобный товар высоко ценится в странах с развитой экономикой и жёсткими запретами внутри общества на распутство.
Там он пользуется повышенным спросом. Но производится он в таких странах как наша, хоть и запрещён здесь формально. Так что да, деньги мы платим хорошие, ещё никто не жаловался. Только чтобы их заработать надо хорошенько потрудиться. И ты потрудишься, уж будь уверена. — Должна справиться, я денюшки люблю. Кто ж денюшки не любит... Можно и поработать немного... Тем более что в мои годы работу тяжеловато найти...Я пристально смотрю в её большие чёрные глаза, будто отлитые из тёмного шоколада, обрамлённые густыми ресницами. Как же они прекрасны! — Ты девственница? — Пффф... Ха! Где ты щас найдёшь восемнадцатилетних целок? — То есть нет? — Нет, конечно. — И давно?
— Года три уже. Я тогда бухая была. Хуле, впервые так нажралась... Бля, аж тошно вспоминать... — И кто был этот счастливчик?
— Я же говорю: нахуярилась, не помню кто первым был. Их там трое было, вот все трое и ебали меня. А может ещё кто был, хуй знает...
— Презервативами пользовались? — Само собой! Я потом в мусорке штук пятнадцать использованных насчитала. У меня с этим строго.— Жаль, конечно, что не целка. Могла бы заработать ещё больше. Такой товар на вес золота.
— Ну, и так неплохие деньги, — она хищно улыбается, — для школьницы-то. Не зашивать же ради нескольких лишних грошей пизду обратно. Куплю себе шмоток, сотовый, телевизор новый, DVD-плеер... — Бухла... — Да, винчишко, сигаретки хорошие, а может и травки...
— Ты куришь? — Да, в компании курю.
— А родители в курсе? — Отец давно из семьи ушёл, мать всё время на работе, старший брат в армии. — Ясно.
Откуда ты узнала о наших кастингах? — Подружка рассказала.
— Даша? — Да, Дашка Перова, одноклассница.«Придётся этот фрагмент вырезать при монтаже», — с досадой думаю я. — Какой у тебя рост? — Не знаю точно, что-то около метр-писят, может чуть больше. — Вес? — Последний раз было 38, штоли, типа таво, не помню уже... — Грудь? — Да, выросла немного, но не очень, — Мила мнёт свою едва различимую грудь сквозь рубашку и лифчик, но мять там, и вправду, особенно нечего, — вроде «единичка» есть. — Хорошо, покажи себя.
— В смысле, раздеться догола? — Да, догола, только не спеша, по моей команде, чтобы лучше всё разглядеть.Она нагибается, расстёгивает молнии на сапогах и снимает их. Смотрит на меня вопросительно. Я показываю ей жестами чтобы она расстегнула рубашку. Мила послушно выполняет мои указания и остаётся выше пояса в одном простеньким белом лифчике, а клетчатая рубашка висит на спинке кресла. — Сними джинсы. Она встаёт, расстегивает джинсы и неловко стягивает, вешает их по-соседству с рубашкой. — Колготки и носки. Мила снимает красные носочки и чёрные зимние колготки, остаётся в лифчике и простых чёрных трусиках. — Что дальше? — Покрутись. Нет, стоп, медленнее. Вот так.Фигурка у неё что надо: стройная, но не тощая, а скорее спортивная, гладкая смуглая кожа, ножки без малейших следов кривизны с маленькими ступнями, аккуратная твёрдая попка, плоский животик. Просто прелесть! Жаль, что через несколько лет, из-за бухла, курева, наркоты и нескольких абортов оно, по всей видимости, больше станет похожим на сморщенный чернослив, чем на нынешнее тело прелестной глупой нимфетки. — Сними лифчик. Она заводит руки за спину, возится там недолго, и вот уже и лифчик присоединяется к остальному тряпью, скучающему на кресле. Грудь у неё, и правда, очень маленькая, ещё не до конца созревшая. Но зато эти маленькие сисечки дерзко торчат, смело смотря вперёд тёмными сосочками.— Потрогай грудь. Да, вижу что упругие. Как и попочка. Спортом занимаешься?
— Да, раньше плаванием занималась. Дома вся комната в медалях, дипломах, кубках. — А сейчас забросила? — Да, спорт для лохушек. На спорте не заработаешь, тем более на таком. Я лучше пива с парнями попью на хате после уроков и в порнушке снимусь за баблишко. — Это ты зря. Спорт полезен для здоровья и красоты. Можно ведь и совмещать.
Мила презрительно фыркает, мол: «не учите меня жизни, дяденька». — Ладно, мы тут не мораль читать собрались. Трусики снимай.Она быстренько стягивает с себя последнюю чёрную тряпочку и остаётся в чём мать родила. Стоит, руки в боки, а между ног виднеется небольшой чёрный кустик.
На месте трусов видны следы от загара, хотя на месте лифчика — нет. — Любишь загорать топлесс? — Да, с подружкой на крыше загорали всё лето. — С Дашей? — Да ну нах, с Дашей! Ты её видел? Бледная как поганка! С Юлькой Солодковой, соседкой. «Опять придётся прибегать к магии монтажа.
А ведь заказчик этого не поприветствует. « — Снова досадую я. — Повернись спиной. Да, так. Отличная задница!
Нагнись. Ниже. Ещё ниже. Булки раздвинь руками. Шире, шире! Вот так.На меня из девичьего промежножья смотрит юная смуглая пизда, с на удивление большими для такой мелкой бляди срамными губами, бесстыже торчащими в стороны, в обрамлении редких чёрных волосков. Из недр этой пизды сочится прозрачная тягучая жидкость. Сучка уже потекла! Тёмное колечко ануса натянуто и боязливо сжато, на нём видны следы смазки. Сегодня этой пугливой дырочке тоже достанется по полной программе! — Хорошо, я всё что надо увидел. Садись обратно, продолжим интервью. Она садится на кресло, широко раздвинув ноги и предоставив отличный обзор на свой курчавый кустик. Её блядские глазенки блестят, на лице ехидная полуулыбка. — Ты по национальности кто? — Русская, Барановская моя фамилия, — по изменениям в лице я понимаю, что вопрос ей неприятен, — просто смуглая, в маму. У меня и брат такой же чёрненький.— Знаю, видел мельком. В общем, это не важно. Так, для общего сведения. Не хватало мне ещё горячих родственников — джигитов на тонированных «восьмёрках».
— Не, не, я стопроцентно русская, ну... может цыганская примесь есть... или еврейская... — Да, заметно, но я не фашик какой-нибудь, жидовкой меня не отпугнёшь, — я приближаю зум и фокусируюсь на лице, — в рот брала уже? — В смысле, в рот? Что брала? — Хуй, говорю, сосала уже? — А, это... Кхе-кхе! Да, кхе! было пару раз. Но мне не очень понравилось. — Сегодня дам тебе бесплатный урок глубокого минета. — Это обязательно? — Это входит в прейскурант.
Или ты его не читала? — Эммм...— Даша тебе давала прейскурант? Бумажка такая жёлтая. — Да... Кажется да, давала какую-то бумажку... жёлтую, да... Я там запомнила только что в жопу ебать будут с обезболивающим и чтобы клизму сделала... и чтобы смазала как следует... — Да, ебать буду с обезболивающим гелем. Ебали тебя уже в очко? — Эээ...
нет... Пробовали, но я не давала...
— Ничего, наверстаешь. Всё бывает впервые. Ты клизму сделала, как положено, смазала всё?
Противозачаточные приняла? — Да-да, всё сделала как надо!
Да я и не ела со вчерашнего дня, штоб не обделаться случайно... а то мало ли... фууу... даже думать о таком гадко... Б-Р-Р-Р! — И не пила ничего? — Кроме воды нет.
— Хорошо, значит в своей блевотине не захлебнёшься. — Что-что?! — Ничего, говорю, всё нормально, молодец что не пила, — я беру камеру в руку, — встань, подойти ко мне.Мила подходит, смотрит исподлобья, прелестные губы надуты очаровательным бантиком. — Встань на колени. Встаёт, едва не плача. — Да не ссы ты, всё нормально будет! Через меня уже десятки таких красавиц прошло, и ничего, все живы-здоровы и даже счастливы что деньжат подняли... Хороших деньжат... И ты поднимешь... Да, не целка, но зато какая красотка и какой талант...
Вижу-вижу, не скромничай, талант огромный...
Да, далеко пойдёшь...
Карьеру в порнушке сделаешь, будешь миллионы зашибать... Ну чего ты... Не реви как рёва-корёва... Даже Дашка не ревела...
И ты не реви...
Не реви, кому говорю... Эх, ты, плакса-вакса... Вот... Вот так, уже лучше...
На, протри моську...Девчонка успокаивается, вытирает слёзы переданными мною бумажными салфетками. Смотрит грустно в объектив. Я беру её свободной рукой за запястье: — Иди ко мне, малыш.
Мила подползает ко мне на коленях ещё ближе, останавливается нерешительно между широко расставленных ног в джинсах, недоверчиво смотрит на немаленький бугор в районе ширинки. — Чего смотришь, дурёха, приступай к делу. Она всё также несмело протягивает руки к ширинке, расстёгивает пуговицу и молнию. Я приспускаю трусы и выпускаю своего большого хищного зверя наружу, поохотиться. Зверь вырывается из темницы, вскакивает на дыбы и смотрит своим единственным глазом на свою изумлённую жертву. Представляю, какие мысли сейчас крутятся у неё в голове: «О, боже, да он порвёт меня! Бедная моя киска!
Бедная моя попочка! Бедный мой ротик!»Но девчонка снова умудряется меня удивить: — Ого, нормально, почти как у Славика, только потоньше и волос нет!
— Что ещё за Славик?! — Мамкин ёбарь, начальник её на работе, Славик Костенко, Вячеслав Владимирович... Елдак у него, ого-го, как у слона! Я с ним... — Ладно, ладно, хорош мне вливать в уши всякую хуйню, я всё равно её запикаю, — мой зверь от таких речей слегка приуныл и я поддрачиваю его свободной рукой, — бери его уже в рот, давай. Милка берёт мой «не такой толстый как у её ёбаного Славика» член в ладошку и вяло его дрочит. Заставляю её стянуть с меня джинсы с трусами, она послушно выполняет. Тупо смотрит на стоячий член и всё также вяло его дрочит. — Давай, в рот возьми головку. Оближи её сначала.Она неумело лижет толстую залупу, будто это пломбир в вафельном стаканчике, а не мужской половой орган, чмокает её губами. Зря зубами не грызёт! Если бы это была не неопытная, ослепительно красивая девчонка, а моя жена, например, или тридцатилетняя жирная шлюха, я бы уже залепил ей в ухо тумака за такой минет. Я снова ставлю камеру на штатив, убеждаюсь что девчонка в кадре, а моя физиономия — нет.
Беру Милку одной рукой за затылок и с силой надавливаю на голову. Залупа проваливается в её ротик, острые зубки скребут по ней, она упирается в нёбо. Девчонка мычит и пытается соскочить. Но у меня не соскочишь! Второй рукой (а лапища у меня — будь здоров!) обхватываю её тоненькую шейку: — Не дёргайся, а то придушу ненароком.Она оставляет попытки вырваться и жалостливо смотрит на меня своими глазами-шоколадками.
Слёзы снова выступают на них, но мне похуй на слёзы. Слёзы меня даже заводят.
Залупа упирается в гортань, давит дальше. Милка мычит и бьёт своими мелкими кулачками меня по рукам, царапается. Но мои руки — словно железобетонные колонны, несокрушимы. Не каждый мужик справится с такими ручищами, не то что мелкая сиповка. Глаза её наливаются кровью, а тело покрывается испариной. Я отпускаю девчонку отдышаться.
Милка падает на четвереньки, её рвёт желчью, водой и слюной, она долго и хрипло кашляет. Камера скрупулёзно фиксирует этот «интимный» момент. Клиент любит такие неловкие инциденты, да и я не имею ничего против. — Отдышалась?Кивает, не меняя позу.
Растрёпанные волосы торчат как у ведьмы. — На тряпку, протри пол. Лучше, блядь, три, лучше! Я же говорю: деньги надо отработать. — Может, в рот так не надо больше? — хрипит она пуще прежнего. — Я те дам, не надо! Я те дам! Ишь, чё удумала! Отработаешь всё до копейки! Снова ревёт. Слёзы капают дождём на многострадальный линолеум ещё советского производства. — Харэ реветь, как корова! Раньше надо было думать, — подхожу и разглаживаю волосы, а то из-за косм лица не видно, — Ну ладно, так и быть, поебу пока в пизду, передохнёшь в процессе.
Пол только протри как следует.
Быстро протирает пол от слёз. Садится на него в позу лотоса, печально смотрит на меня.— Вставай с пола, не май месяц на дворе. На диван ложись. Меняю положение камеры, направляю на диван. Открывается вид на её широко раздвинутые ноги и блестящую от смазки промежность. Надеваю лыжную маску.
В ней хоть и жарковато, но куда меньше возни с монтажом. — Не лежи как бревно, соблазняй меня давай. Да поэнергичней, а то в рот выебу до самого желудка!
Она делает круговые движения тазом и хрипит: — Трррахни меня, мой тигррр, я вся горррю! — Да ты просто дикая тигрица! Надо тебя укротить!Бросаю взгляд на камеру: да, ракурс что надо. Подхожу к извивающейся на диване, словно змея, Милке, пристраиваюсь между тоненьких ножек. Она обнимает меня за поясницу и тянет к себе, её мохнатенькая щёлка бесстыже приоткрыта, лоснится от смазки и пылает огнём. Трусь залупой об неё и аккуратно вставляю. Милка утробно стонет, закатывает глаза и подаётся навстречу. Внутри у неё жарко, влажно и довольно просторно.
Начинаю медленно трахать её, постепенно ускоряясь и погружаясь всё глубже с каждым движением. Милка громко стонет и извивается подо мной, царапает поясницу, ягодицы и спину. Она пытается поцеловать меня в губы, но не достаёт — слишком велика разница в росте, а потому страстно сосёт, целует и лижет мою щетинистую шею. В лобок мне ударяет горячая струя, Милка дрожит и причитает будто раненая: — Даааа... Даааа... Оййй, бляаааа...
Аааа... Сссукааа...Она обвивает мои бёдра своими гибкими ногами и сама насаживается на мой ствол, яростно хрипя. Покрывало под ней всё залито её соками.
Я вдавливают её маленькую попку в это мокрое пятно и изливаю в эту похотливую малолетнюю дырку своё зрелое семя. Милка в ответ обдает мой живот новой горячей струёй и тихо матерится. Полежав ещё немного на ней, встаю. Член с хлюпаньем выходит из разъёбанной пиздёнки. Беру камеру и снимаю крупным планом как из неё обильно вытекают девичьи соки вперемешку со спермой. Мы такое любим снимать, а клиенты — смотреть.
— Подмойся, иди. Живей, давай!Милка нехотя встаёт и, раскорячив ноги, идёт в ванную комнату. Я с камерой направляюсь вслед за ней. Милка залезает в ванну, включает тёплый душ, обмывает тело: — Бля, ну дай хоть помыться спокойно... — Нет, видео не должно обрываться. Не виды же за окном мне снимать. — Себя поснимай.
— Моё ебало никому не интересно.
Тем более в маске. От меня требуется только стоящий колом большой хуй. — Бляаааа... Ну хоть спину мне потри, штоли, тогда, — протягивает большую оранжево-жёлтую губку.Беру губку и мылю ей спину, ноги, попку. Пальцы как бы ненароком скользят между складочек её тела, проникают в мокрые отверстия. Отмечаю, что попку она смазала на славу: туда легко проваливается даже большой палец, а он у меня действительно большой. Милка не подаёт вида, будто бы так и надо. Член мой вновь начинает просыпаться. Ополаскиваю её с головы до ног, она обматывает полотенцем голову. Идём обратно в зал. Сажаю её на диван, ставлю камеру на треногу и тычу полустоячим членом в плотно сжатые Милкины губы: — Давай, пососи немного. Вертит головой: — Опять глубоко совать будешь...
Не хочу... — Лучше соси по-хорошему, а то больно сделаю, — беру для убедительности за уши и слегка их сжимаю. — Ай, больно, сука, — ноет она, но всё же приоткрывает ротик.Моему зверю только это и надо. Он ловко ныряет в горячие и влажные пучины этого сочного рта и начинает там хозяйничать. Я трахаю её в рот неглубоко, но быстро, держа за уши и насаживая милую головку Милы на свою твёрдую плоть. Полотенце соскальзывает с её головы, падает на диван, влажные волосы падают ей на плечи. Вынимаю член изо рта и вожу слюнявой залупой по Милкиному лицу. По губам, подбородку, щекам, тычу в нос, в глаза, снова в губы. — Зенки раскрой, шлюха, не жмурься. Делает что велено. Кажется, опять готова расплакаться. — Раком становись, шалава, в сраку тебя ебать буду.Губы её скривляются в плаксивой гримасе, слёзы льются из глаз новым мощным потоком. Я довольно долго себя сдерживал, поэтому пощёчина получается особенно сочной и звонкой. Голова её запрокидывается, а от потрясения исчезают слёзы. Она в шоке держится за горящую огнём щёку и смотрит на меня с ужасом в выпученных глазах. — Слушай сюда, блядина малолетняя, внимательно: мы здесь не в игрушки играемся, а выполняем высокооплачиваемую, трудную работу. Работодателю похуй на твои слёзы, они тебе не помогут. Ты отработаешь всё до копейки, получишь свои грёбаные бабки и вприпрыжку убежишь домой, к мамочке. Но это будет потом, а пока ты даже аванс не отработала. Сегодня все твои дырки — мои, и я буду их иметь все, в любом порядке и как мне вздумается, ибо оплачено и чек имеется. Так что будь добра, подотри свои сраные слёзочки и сопельки, становись враскоряку и раздвигай свои блядские булки, да пошире! Ясно?! Или мне опять тебе въебать как следует для лучшего усвоения материала?— Нет... Нет... То есть да... Да... Я всё сделаю! — Ну так делай, пока не пришиб!
Милка пулей переворачивается, становится в коленно-локтевую позу и оттопыривает свою прелестную попку.
— Ляжки пошире раздвинь, жопу повыше! Вооо, вот так...
Беру камеру в руку, фокусируюсь на блестящей девчонкиной промежности. Её анусом, кажется, можно теперь стальную проволоку перекусывать.Беру тюбик геля с анестетиком, размазываю между девичьих ягодиц: — Очко расслабь, дуреха, не так больно будет, — насколько можно ласковей говорю я и глажу свободной рукой по аккуратным смуглым ягодичкам. Мила расслабляет сфинктер. Я обмакиваю большой палец в её хлюпающем влагалище, вынимаю и без сопротивления вставляю в попку. Делаю в скользком и тесном пространстве прямой кишки круговые движения, вставляю и вынимаю палец. Добившись того, что анальная дырочка уже полностью не закрывается, а гель хорошенько впитался в кишочки, приставляю к попке вздыбленный член. Также, как и палец, сначала обмакиваю его в сочащейся вагине, а потом надавливаю на раскрытый анус. Головка полностью погружается внутрь, но дальше идёт туговато. Милка тихо скулит и смешно дрыгает худенькими ножками. Я давлю сильнее, член погружается всё глубже и глубже. Милка мычит в покрывало, скребёт его ладонями. Наконец, мой хуй полностью погружается в нутро маленькой шлюшки, а бритые яйца касаются мокрой вагины. Я медленно вынимаю его наружу, любуюсь на красную глубокую пещеру на месте прежнего «мышиного глазика». Милка вздыхает с облегчением.
Но я не даю ей передохнуть и загоняю свой ствол обратно. Милка пищит, но терпит. Покрывало под ней промокло от пота и скомкалось, саму её бьёт озноб.Я подношу камеру к её прелестному красному личику: — Скажи-ка, Милочка, тебе нравится когда тебя ебут в сраку?
— Нннррравитсяаа... — Что тебе нравится, ебливая сучка? — Когда...
— на её красном и потном лице гримаса боли, — когда меня ебут в сррраку... — Хочешь ещё?
— Д-д-даааа... — Получай, раз так хочется.Я снова фиксирую камеру на треноге, раздвигаю Милкины полужопия пошире и начинаю долбить её внутренности с новым натиском. В комнате раздаются громкие шлепки тела о тело, тихие девчачьи стоны и утробный мужской рык. Мне приходится держать Милку за талию и натягивать на себя, иначе я её просто раздавлю. О на болтается на моём хуе словно тряпичная кукла. На лице у неё отрешённое выражение, изо рта течёт слюна. Она уже не стонет а лишь издаёт глухое «уффф» при каждом моём толчке.
Уффф... Уффф... Уффф... Уффф... Я понимаю что на подходе и решаю всё же выполнить своё обещание. Вынимаю хер из растерзанной юной попки и кладу девчонку на диван торчащими сиськами вверх. Голова её при этом безвольно свисает с края дивана, а рот приоткрыт.Я вставляю свой липкий от смазки член в этот прелестный ротик без малейшего сопротивления и двигаю им вглубь. Милку, чтобы не вырвалась, крепко держу за соски. Но она почти не противится, лишь гулко мычит от рвотных позывов. Я загоняю ей хер в глотку на всю длину. Видно как её горло вздулось от напора незваного гостя. Долго я не выдерживаю: делаю несколько мощных толчков и фонтанирую девке в пищевод. Вынимаю хер из глотки, а вслед за ним толчками течёт густая белёсая жидкость. Она заливает девчонке лицо и волосы, капает на пол. Милка тяжело и громко хрипит, переходя порой на сиплый свист. «Ещё один сочненький момент!», — мелькает у меня в голове.Я беру её на руки и отношу в ванную. Возвращаюсь за камерой и скрупулёзно снимаю процесс помывки. Как она визжит от ледяной струи, как тихо плачет от жёсткой мочалки, как сушит волосы феном.
И вот последние кадры на сегодня: Милка сидит на том самом диване с растрёпанными волосами, надутыми губами и заплаканными глазами, в руках она теребит толстую пачку тысячерублевых купюр. — Ну, и как тебе, понравилась работёнка?
— Жопа огнём горит, — она хрипит словно старая курильщица, — и гель не помог.
— Ну, гель — не панацея, без него было бы ещё больней. — Куда уж...
— Не ной.
Лучше спасибо скажи. Столько денег твоя мамка не заработает и за год. А ты своими дырками за вечер смогла, даже не особо стараясь.— Ага... Спасибо... Большое... Теперь неделю срать не смогу нормально... И глотку всю разворотил... — До свадьбы заживёт. Ещё придёшь к нам на сниматься?
— Да ну нах такое счастье... — Не зарекайся. — В пизду такую работу, лучше на завод... «Ладно, ладно, посмотрим ещё как ты запоешь когда проебешь на бухло, траву и тряпки все бабки», — думаю я, но вслух произношу дежурное: — Спасибо за работу, Мила. Тебе пора домой. Если что, мы на связи.Она одевается и уходит, косолапя и шаркая от боли в заднем проходе и сипло дыша носом. Я закрываю за ней дверь, беру телефон и звоню партнёру: — Виталик, всё как обычно: материал отличный, наваримся хорошо. — Молодца, Тёма, с тобой всегда приятно иметь дело. — До встречи.
— До встречи. Он бросает трубку, а я иду на кухню и выпиваю приличную рюмку хорошего коньяка. Потираю удовлетворённо руки и незамедлительно приступаю к монтажу отснятого материала. Время — деньги, как говорили древние мудрецы. И они были чертовски правы!